Виктор ДУДЧЕНКО
Лет четыреста назад, вернувшись домой, путешественник становился
к конторке и писал письма о том, чему он был свидетель, людям, знавшим
автора как своего "корреспондента". Это было понятно.
Писать путевые заметки без какой-то еще существенной причины теперь
по меньшей мере странно. У меня причина появилась в конце июля 1993
года - когда сообщения из Таджикистана стали набором бессмыслиц.
Одни лишь сведения о "живущем в основном за счет поставок продуктов
из Душанбе" Памире при необходимости подавления боевиков памирской
оппозиции, которые уже разграбили все эти "караваны с продовольствием,
направляемые на Памир из Душанбе", чего стоят! Конечно, статьи
о Таджикистане пишут "в основном" высокопрофессиональные
журналисты, их поездки на место событий стоят дорого, и они не могут
позволить себе тратить время на то, чтобы копаться в мелких пристрастиях
рядовых, непредставительных обывателей, не обладающих специальной
информацией. Они идут туда, где есть много новых, свежих данных,
то есть к тем именно, кто контролирует положение, - и предлагают
читателям свой стройный, непротиворечивый рассказ.
Люди носят на себе свою скорлупу. Никогда не забуду, как по улице
восточного города идет столичный корреспондент - ничего не видя
вокруг, сладострастно прильнув к с трудом добытой центральной газете
недельной давности. Сам я не могу похвастаться той преданностью,
которая позволяет переваривать наш ежедневный абсурд. Таджикская
бойня при соответствующем финансировании может быть повторена где
угодно. Я решил, что ничего не буду опровергать, поскольку любое
сообщение что-то да рассказывает о ситуации, не буду полемизировать
и просто напишу, что видел, проходив месяц по Таджикистану.
*
Поднявшись с севера от Оша по цветущим долинам киргизского Алая
к перевалу Кизил-Арт (4282 метра над уровнем моря) и границе Бадахшана,
попадаешь в местность, ощущение от которой трудно определить. Больше
всего похоже на полярную пустыню, поднятую куда-то к звездам. Это
- Мургаб. Машины из-за падения давления идут с постоянно кипящим
радиатором, а свет с неба режет глаза. В июне там весна, как на
побережье Ледовитого океана, но зелени еще нет. Говорят, здесь растут
березки, я не видал. Все вокруг цвета выгоревшего солдатского х/б.
Рядом с дорогой плоская лужа бессточного соленого озера Каракуль.
Вода противоестественного бирюзового цвета, над поверхностью кружит
одинокая чайка. Как сюда попали чайки, не знаю. По берегу белые
и серые пятна, это не снег - солончаки. Сухой снег лежит на камнях
в трудно определимых руслах ручьев. Вода где-то внизу, под камнями.
Осыпи; большие камни лежат сверху. Все здесь из отдельных камней,
их можно пересчитывать. На самых больших - наверху - блестящий ровный
белый снег. Утром минут на двадцать нижние камни меняют цвет, на
них проступает мельчайшая роса, и они темнеют. Эта роса - единственная
привычная нам вода. Другая вода непохожа на нашу, как будто сухая.
В верховьях речек ее больше, затем она исчезает в сухих камнях,
и устья не видно. За следующим перевалом, иногда вдоль ручья кайма
зелени сантиметров в 20. Косматые черные быки - яки. Иногда - не
то разрушенные, не то строящиеся дома. (Очень похоже на пустыни
в "Марсианских хрониках" Бредбери.) Около прямоугольников
поселка Караярт, где сходятся берег Каракуля и защитная система
китайской границы - русский пост.
Российские пограничники аккуратно проверяют документы. Многочисленные
киргизские посты проверяют груз, ищут лишнее. От них можно откупиться
- где русскими деньгами, где ведром бензина на нужды таможни, а
где и мешком муки. Изредка помогает московское журналистское удостоверение.
У Каракуля проверяют разрешение киргизских властей на въезд в Горный
Бадахшан и памирскую прописку у тех, кто хочет выехать сам, без
особых документов: нет - не пропускают. Беженцы на Памире оказываются
заперты. Киргизский ОВИР ставит разрешительные штампы только на
служебные командировки местных жителей, никем более не занимаясь,
как и при Союзе. Так выглядит блокада для приезжих, кроме тех, кого
российские пограничники везут сами, на своих машинах.
Помочь получить специальное разрешение может директор таджикской
торговой базы в Оше Мамат Худоназаров, официальный представитель
Хорога; ошские таджики зовут его "президентом". На территории
базы стоят десятки груженых машин, большей частью с мукой. Продукты
закупаются на деньги живущего в Швейцарии Шаха Карима аль-Хусейна,
имама исмаилитов с титулом Ага-Хан IY, одного из потомков Магомета,
женатого на родившейся в Англии русской женщине из белоэмигрантов.
Гуманитарная помощь с прошлой зимы была единственным продовольствием,
поставляемым на Памир. Машины стоят из-за отсутствия бензина. Бензин
поступает через Ферганскую долину, через Узбекистан, и бензин -
первая забота Мамата. Водители говорят, что в машины с памирскими
номерами бензин не отпускают. Если вспомнить про киргизские сомы
и запрет на хождение рублей в Оше, то сложностей уже достаточно.
730 км из Хорога на север, в Ош. Это самая старая, основная дорога.
Она сделана очень основательно и, несмотря на высоту перевалов (Ак-Байтал,
например, 4655 метров - выше потолка для боевых вертолетов), открыта
круглый год, в отличие от западной дороги на Душанбе, зимою закрытой.
Дорога до Душанбе ниже и почти на 200 км короче, но там, перед Памиром,
слабые грунты, и дорогу во многих местах регулярно сносят сели.
Ее долго блокировали военные действия, закрыта она и по сей день.
По северной, ошской дороге проходит 10-15% прежнего грузопотока.
Оставшиеся водители делают по одному рейсу в месяц вместо четырех,
остальное время ждут бензин. Для местных это означает 100 грамм
муки на человека в день. В далекие кишлаки и те не доходят - нет
бензина. Едят суп из воды с картошкой и перловкой или шир-чай -
зеленый чай на гуманитарном сухом молоке с лепешкой. Зарплату платят
только бюджетникам, остальные больше года без зарплаты; это при
том, что в огороде у них из-за высоты все растет не лучше, чем в
России. Много лекарственных трав, но как их вывозить?
У беженцев дохода нет вовсе. Их не пропускают на север, а молодым
мужчинам душанбинское правительство вполне официально не гарантирует
безопасность в Таджикистане. Правда, настежь открыта южная граница,
в Афганистан, но ни дорог, ни работы там нет. Люди там сами нуждаются
в помощи.
Когда наша машина прошла перевал Кайтезак - нагромождение камней
и снега с высыхающей водой и промелькнувшей на ветру маленькой,
меньше воробья, птичкой - дорога пошла вниз, в Шугнан. Сначала появляется
будто подстриженная трава, потом деревья, а по сторонам вместо раскиданных
камней вырастают каменные стены, между которыми всей ширины-то -
река, дорога по карнизу да изредка клочок почвы на наносах старого
селя - насколько десятков метров. Если места чуть больше - стоят
дома. Традиционный памирский дом похож на античное патио, только
внутренний дворик перекрыт стеклянным фонарем. В каждом таком доме
сейчас, кроме хозяев, еще по нескольку беженцев. Вокруг домов необработанной
земли нет. По всем склонам и уступам бегут в проложенных руслах
ручьи, от больших до самых маленьких - сантиметров 10 шириной -
к каждому деревцу и к каждой грядке. По трубам вода течет на картофельные
огороды, расположенные на таких склонах, что приезжему взобраться
затруднительно. Определение "сырая земля" здесь неверно.
Сырая она только там, где поработал человек; земли мало. Горы -
глубокие, километровые щели в камне, на дне которых живут люди.
Нет земли, значит, нет работы, нет и заработка. Молодежь, как правило,
уезжала. Памирцев, рассеянных по стране, пожалуй, было больше, чем
на Памире. Теперь значительная их часть, спасая свою жизнь и жизнь
своих детей, вернулась назад. Среди них есть душанбинские слесари
и преподаватели, крестьяне с хлопковых полей Курган-Тюбе и секретари
райкомов КПСС, но никто не сумел привезти с собой работу.
Когда-то давно работа здесь была. Тут есть гора Кохи-Лал - Гора
Сокровищ, где еще царь Соломон начинал добывать рубины, и это не
единственное место. Уже десятки лет горные работы не ведутся. С
одной стороны, это хорошо: Памир остался не тронут разрушающими
технологиями, а с другой... Насколько мне известно, дороги на север
проложены еще перед войной, и начат строительством аэродром для
больших самолетов, но добыча и всякое производство было остановлено.
Памир стал "кладовой стратегического запаса". Вместо производства
деньги шли на дотации, чтобы население "кладовую" не растащило.
Оно, впрочем, и не собиралось. Здесь очень сильно уважение к знанию.
Образованных людей много, но они чаще стремились быть учителями,
врачами, "чистыми" учеными. Практики и технари стали появляться
недавно.
Памирцы - это черноволосые люди со светлой кожей и зачастую с голубыми
глазами, народ, который очень давно пришел сюда, проделав большой
путь. По внешнему виду они отличаются не только от тюрков, но и
от других таджиков, возможно, из-за изоляции. Много рыжих, крепких,
чуть курносых людей - потомки легионеров Александра Македонского,
разбитого здесь в этих горах. Таджики говорят на фарси, относящемуся
к индоевропейским языкам, и тюркоязычные соседи - узбеки, киргизы
или афганские пуштуны - его не понимают. А семь бадахшанских языков
- древнейшие формы фарси - особняком и среди таджиков. (Эти отличия
и уготовили им долю, в европейской истории доставшуюся евреям.)
На Памире, впрочем, все хорошо говорят по-русски. Вторая фраза,
которую слышишь от местных жителей, о том, что Памир добровольно
присоединился к России (в 1895 году).
Первая же: исламистов у нас нет! По вероисповеданию, вернее, по
традиции бадахшанцы - исмаилиты. По традиции, потому что, как говорят
они сами, исмаилизм - не вполне религия, скорей, способ понимания
жизни. Мечетей здесь не было, намаз читать публично ни к чему, а
женщины никогда не носили паранджу. Некоторые утверждают, что исмаилизм
проповедует первобытный коммунизм с социальным равенством, свободой
совести и равенством полов. Это общество некогда восприняло магометанство,
но результат был такой, что и для мусульман-шиитов (из которых вместе
с Али, племянником Пророка, выделились исмаилиты, и для суннитов,
мусульманских протестантов) исмаилиты остались кафирами - неверными.
На Памире считают, что если бы к власти пришли исламские фундаменталисты,
то памирцы стали бы первой жертвой. Что, впрочем, не мешает Бадахшану
иметь в своем составе суннитский район, Дарваз, с чем не связано
было никаких внутренних проблем.
С Дарвазом зато связаны внешние - военные проблемы Бадахшана. На
юг от Дарваза открытая афганская граница, севернее ледник Федченко,
а на запад - остальной Таждикистан, где недавно прошла война и кое-где
идет до сих пор. Здесь единственный участок памирской границы, километров
в двадцать, проложенный не по водоразделу, а по реке. По мосту через
эту реку идет дорога в Душанбе. На памирской стороне, в покинутом
после танкового обстрела жителями, разбитом кишлаке Даштешир стояла
застава сил самообороны, человек тридцать, без формы и знаков отличия,
но с внутренним порядком боеспособной регулярной части. Их задачей
было не пускать вооруженные группы на Памир - мирную территорию
Таджикистана.
С той стороны расстреляли орден Ленина на щите с надписью "Горный
Бадахшан": "зачем?" - спрашивают здесь.
Караулят бесплатно, за еду и боеприпасы. Командир молодой парень,
Вова, как сам о себе говорит, "русскоязычный", хоть и
памирец. Отец работает в Иркутской области, и семья там. Кроме памирцев,
есть и "иностранцы". Мы видели настоящего исламиста, бойца,
который говорил, что за ним стоит мусульманский мир и он защищает
мусульманские идеалы. (Товарищи смеялись и говорили, что шутит.)
Сам - сибиряк, наполовину литовец, наполовину русский.
За рекой тогда стояли танки полковника Алексеева, суховатого человека
с крепкой рукой, не расстающегося с автоматом. Алексеев базировался
в Тавильдаре, километров 10 от Даштешира, представлялся советником
душанбинского правительства и говорил, что подчиняется только Рахмонову.
В 201 дивизии никакого полковника Алексеева не знают, к российским
войскам он не относится. Бойцов его я не видел. Между его частями
и заставой Даштешира бывали бои. 4 июня утром была попытка силами
десанта при поддержке танков смять Даштеширский отряд, но танки
в предрассветных сумерках от моста прямой наводкой расстреляли не
оборонявшихся, а свой же десант. Погибло 15 человек, потом в бою
еще 12. Среди них - русские, таджики, татары. В Даштешире возмущались,
что Алексеев требовал выдать только русских погибших, не интересуясь
другими. Других, кого нашли, хоронили сами.
Был и пленный - подполковник Рощин. Сказал, что уже лет шесть без
работы, а здесь платят за операцию по 200 тысяч. Попросил разрешения
сделать себе укол наркотика (у него был при себе) и застрелиться;
разрешили... Другого отпустили: пленных тут не держат.
На этих перевалах с лета 1992 года памирские отряды загораживали
Бадахшан от войны в остальном Таджикистане. Дальше они не отступают.
С правительственной стороны использовалось около 10 установок залпового
огня "Град", бьющих по площади. По словам замначальника
Бадахшанского УВД Ахмадова, с воздуха кишлаки бомбила узбекская
авиация: 16 штурмовиков МиГ и 22 вертолета МИ-8. В Россию ушел призыв
о помощи, подписанный ветеранами и стариками. Там была фраза: "В
любой семье дружба с Россией стала легендой, передающейся от старших
к младшим." (В России обращение не заметили.) Среди мирных
жителей погибло семеро, в том числе старик и дети, среди бойцов
- четверо. Можно было ожидать еще больших жертв, но на Памире армейские
части неэффективны.
Силой взять Памир нельзя, небольшие отряды в ущельях в состоянии
остановить любую армию. Производители современных вооружений не
учитывали Памир как возможную зону боевых действий.
*
На Памире я не увидел ни разборок между ветвями власти, ни борьбы
за демократию с партноменклатурой и интриганами из госбезопасности.
Нет бытового национализма, русские - это уважаемые люди. Да что
говорить, некоторые полевые командиры оппозиции, спасающиеся на
Памире, берегут старые партбилеты. Не видно и остервенелой борьбы
"нового" со "старым".
Конфликты тут разрешаются быстро и незамысловато. Во время бегства
памирцев из Душанбе в Калайхумбский район приехали вооруженные люди
из какой-то душанбинской группировки, имевшие родственников на Памире,
и начали кормиться за счет населения, вести себя неприлично. Тогда
приехал, с друзьями из охраны Хорогского хлебозавода, Алеша Горбатый
и потребовал прекратить безобразие, дав налетчикам сутки на раздумье.
Поскольку требование было справедливо, и это было всем ясно, незваные
гости сами ретировались, а Алеша стал командиром батальона самообороны.
Алеша Горбатый - щуплый молодой человек со сломанной ключицей, инвалид
с детства из-за плохого медицинского обслуживания. А что означает
на Памире - "всем ясно"? Попробую объяснить. Здесь часто
услышишь слово "народ". Этот "народ" - всегда
конкретная группа живущих вместе людей. Может быть "народ Памира",
"народ Даштеширской заставы", "народ крестьян-арендаторов".
Народ тут связан не с территорией, не с государством, и даже не
обязательно с языком (на заставе или среди арендаторов могут быть
разные люди). "Народ" возникает из доверия друг к другу
людей, связанных общей судьбой, из доверия, без которого судьба
взяла бы над людьми верх.
Личное доверие связано с личной ответственностью. Как я понял, здесь
любой может подойти, окликнуть на улице нужного ему человека, независимо
от должности, чина или иных обстоятельств, и спросить либо сказать
ему все, что он имеет сказать. (Поэтому Рахмонов, отказавшийся появиться
в Хороге на улице перед людьми, сразу стал, как бы это сказать...
безнадежным.) Нельзя отказаться отвечать на вопросы человека, имеющего
к тебе дело, и этот спрос гораздо важней, чем бывшие партийные и
любые другие формальные взыскания. Отказавшийся теряет лицо и его
уже не признают частью "народа".
Из Москвы это выглядит странной экзотикой, но в местном обществе
роль отдельного человека очень велика. Когда человек внятно говорит
правду и поступает соответственно, "народ" его защищает,
зато разбойник вмиг оказывается в борьбе со всеми людьми. Пробравшийся
на Памир разбойник, как правило, не может сохранить свои внешние
связи и не в силах вести войну против всех. Среди "народа"
в здешнем, памирском понимании общее мнение просто и бесхитростно
- надо защитить обиженного и помочь доброму. Я не знаю другого объяснения,
почему бандиты убираются вон после предупреждения, не связанного
с использованием больших сил.
Личные способности, внутренняя свобода и неотвратимость последствий,
как ни странно, ведут к стабильности общества. Я видел, как за одним
столом открыто, не стесняясь посторонних, собирались старые руководители
Бадахшана и те, кто потом встал на их место, командиры отрядов самообороны
и отрядов КГБ, беженцы и представители местного МВД. (Пограничники
несколько дистанцируются от происходящего, но когда они не выступали
против местного общества, и у них было спокойно.) Согласие здесь
ценят. Здесь никто не ходит по улице с оружием, как в Душанбе, а
молодежь гуляет до ночи и поет песни.
Как говорят, памирцы - народ простой. Когда в девяносто первом году
до Хорога докатились слабые отзвуки московских событий, ораторы
на митинге говорили так: "Памир первый присоединился к России,
у нас раньше других появились Советы, давайте мы и демократию введем
у себя первыми!" Но, может быть, у них она уже была?
сериал великолепный век 24 серия
|