Центрально-Азиатский ТОЛСТЫЙ Журнал

Культурная антропология политического сознания

Бишкек или Манас?

Переименование города – действие культурного бессознательного1

В феврале 1991 года смена названия столицы Киргизстана объяснялась как отказ от тоталитарного коммунистического режима и означала переосмысление истории киргизов в советский период.  Отказ от названия «Фрунзе» прочитывался демонстративный отказ киргизского руководства от общего советского прошлого, это была заявка на доминантное положение лишь одного этноса из многих, проживавших в тот момент в Киргизии.

Намерение отказаться от названия «Бишкек» через двадцать лет после распада СССР нужно считать актом, обращенным не только к внешнему зрителю – некиргизскому населению страны, но продуктом для внутреннего потребления самим киргизским этносом.  Присвоение городу названия «Бишкек» в начале 1991 года объяснялось как восстановление традиционного, исторически справедливого названия местности.

В переводе с киргизского «бишкек» означает «мутовка» или «весёлка», «мешалка» – деревянная неглубокая ложка с длинной ручкой или аналогичный предмет, используемый для сбивания масла, кумыса, айрана и т.д.  Значение слова вызвало немало шуток со стороны некиргизской части населения, – трудно было понять, зачем понадобилось называть столицу республики таким словом, почему бы не использовать – коль скоро захотелось – слово или имя, имеющие большее историческое и идеологическое значение.  В ответ звучали литературно сложенные легенды, которые, как и положено легендам, не добавляли ясности, однако внутренние причины – почему имя «бишкек» более предпочтительно – так и не были озвучены.

Отказ от названия «Бишкек» в 2011 году объясняется именно идеологическим аргументом.  Требование переименовать г. Бишкек в г. Манас исходит от молодёжи, которая не застала Советского Союза, хотя нельзя и исключить, что акциями молодёжных объединений управляют политики старшего возраста.  Считается, что имя эпического персонажа Манаса сможет объединить разбредающийся народ и распадающуюся на части страну, а название «Бишкек» этого сделать не может. Здесь нужно отметить своеобразную реставрацию коммунистической культуры, которая утверждается через идеологически осмысленное переименование; при этом происходит изменение осознания исторической географии.  Аналогия между поведением коммунистов и молодёжных радикально-патриотических групп Киргизстана показывает, насколько советское прошлое, на словах отвергнутое, продолжает оформлять политическое поведение в республике. Советское прошлое заслуживает отдельного разговора в рамках проекта «Антропология».

Анализируя политическую культуру нужно учитывать озвучиваемые рациональные аргументы, но необходимо помнить о том, что они являются лишь наиболее легко обозреваемой частью обширного комплекса народных представлений о должном и недолжном. Рациональные аргументы – лишь часть эмоционально-волевой сферы культурного сознания.  Проникнуть в это сознание можно лишь через истолкование значений тех словесных и несловесных символов, в которых оно проявляет себя.  Коллективное бессознательное ритуально и символично.  Политик, умеющий найти отклик в коллективном бессознательном, может добиться успеха, пусть и недолговечного.

Чем же привлекло слово «бишкек» (= «весёлка», «мутовка») двадцать лет назад? Почему сейчас это слово утратило свою привлекательность?

Бишкек – это, действительно, «палка-мешалка», предмет кухонной утвари, простейший миксер, которым сбивают (пахтают) молоко, сливки.   Таково словарное значение слова.  Но если мы обратимся к культурно-историческому комплексу значений, ассоциируемых с этим словом и обозначаемым им предметом, то перед нами предстанет традиция, на тысячелетия уходящая в культурную историю человечества.

Прежде всего, конечно же, нужно обратиться к индуистской мифологии, где боги, чтобы получить напиток бессмертия – амриту, пахтали океан, воспользовавшись вместо мутовки горой Мандара.  Индуистская мифология связывает с этим актом возникновение разных божеств, среди которых отметим Лакшми, богиню красоты и счастья; прелестную деву Рамбха, прекраснейшую из всех; поработав бишкеком, божественные существа индуизма, создали, в конце концов, напиток бессмертия.   Для нас важно сейчас отметить, что акт пахтания – вращения мутовки в океане –  создал существующий мир для человека и разделил божественных существ на демонов и собственно богов: здесь с творческой функцией мутовки соединяется функция разделяющая, которое определяет мироустройство – разделяет божественный и человеческий миры.

Приводя пример из индуистской мифологии, я, к сожалению, не могу остановиться на чрезвычайно сложном и интересном вопросе о родстве мифологических представлений тюрков с индуистской мифологией.  На данный момент достаточно типологического сходства.

Рассмотрим другой  пример, на этот раз это монгольская легенда о Чингисхане – обладателе кумысной мутовки.  От ее наличия в стране зависело богатство в скоте, обилие молока и, следовательно, довольство и здоровье народа, но преступный сын Чингисхана унес мутовку на запад, где положил начало новому народу.  Монголы же с тех пор обеднели.

В монгольской легенде присутствует уже знакомый по индуистской мифологии мотив счастья и благоденствия, миротворческая сила мутовки здесь преображается в порождающую силу: сыну Чингисхана мутовка нужна, чтобы начать (зачать)  «новый народ», потеря  мутовки – это утрата мужской силы, а вместе с тем – богатства.  Пример этой монгольской легенды для нас важен не только потому, что в ней упоминается интересующая нас мутовка, но и потому, что он помогает проиллюстрировать то, как работает культурное бессознательное, когда перед ним стоит задача объяснения реальных исторических событий (поход на Запад, процветание и затем угасание).

Культурное бессознательное говорит не о «палке-мешалке», которую любой человек может более или менее удачно смастерить, оно говорит не о сотнях поломанных, потерянных и сгоревших в кострах бишкеках, о которых никто никогда не сочинит ни легенд, ни побасенок.  Культурное бессознательное ведает: бишкек – это символ благополучия и довольства, мутовка – это мост, который соединяет мир человека с миром предков и высшими небесными силами; весёлка – это то, чем создается мир; вращение бишкека в казане – это домашний очаг, новая пища, новая семья, новый процветающий народ.  Утрата бишкека – это утрата причастности к творению мира, а значит, утрата творческой, порождающей, мужской силы.

Вот об этом легенды сами собой сочиняются.  Это не надо объяснять, это знает каждый, кто видел, как пахтают (сбивают) молоко, чтобы получить каймак, масло, чтобы все в доме были сыты.   Не потому ли происходит захват земель вокруг г. Бишкек? – знают, что здесь, у казана, никто без куска мяса и лепёшки не останется.

В зачине шорского 2 героического сказания «Канн Кес» мешалка создает центра мира – мировую гору, она – в начале сотворения мира по шорской версии:

Это было время, когда мешалкой горы делили,

Когда ковшом воду делили,

Пробиваясь, белое молоко текло,

Нагромождаясь, золотая гора вырастала.

Алтайская загадка указывает на то, какое важное место занимает мешалка в миропонимании тюркских народов:

Когда возникли земля и небо,

Три вещи были несовершенны.  Что это?

1. У горы нет пояса.
2. У неба нет подпорки.
3. У реки нет мешалки.

У алтайцев мешалка оказывается атрибутом верховного мироустроителя, именно с помощью этого инструмента в природном хаосе возникает качество меры, соразмерности.

Анализ этих и подобных им сюжетов, в которых участвуют предметы – носители благоденствия, позволил учёным прийти к выводу, что мутовка имела такое же значение, что и золотая коновязь, знамя или мифическая гора, то есть объекты, наделенные свойством обозначать центр Космоса.   В якутской загадке сам процесс приготовления кумыса, то есть круговые движения мутовки, обозначается как камлание шамана (в маленькой каморке шаман крутится, что это?), который крутится, связываясь с духами, отправляясь в путешествие в мир нижний и мир верхний.

Вращение, кружение как символическое обозначение мутовки является неотъемлемым компонентом молитвенного обращения киргизов к высшим силам: «Айланайын кудаи, айланайын жер, айланайын суу! Саат-сабырындан сакта: оору-сыркоодон сакта! Мал жан аман болсун! Оомийин». (Да кружусь я вокруг тебя, бог, да кружусь я вокруг тебя, земля, да кружусь я вокруг тебя, вода! Сохрани нас от несчастий! Сохрани от болезней! Да будут скот и люди здоровы! Аминь!)

Весь этот комплекс эмоциональных ассоциаций подспудно присутствовал двадцать лет назад – когда город Фрунзе стал городом Бишкеком.   Тогда в культурно-историческом сознании киргизов возобладала оптимистическая тенденция: была обретена государственная независимость, а при наречении политического центра новой страны вполне логично был использован символ благоденствия, счастья, домашнего очага,  творческой силы – бишкек.

Сегодня же руководитель одной из партий Киргизстана говорит: «Задайтесь вопросом, что означает Бишкек? Колотушку. А Манас олицетворяет силу и единство кыргызского народа, что сейчас, в преддверии президентских выборов, очень важно. Ведь в свое время Манасу удалось объединить разрозненные кыргызские кланы и преодолеть сепаратизм. Сейчас для нашей страны тоже существует угроза того, что некоторые кандидаты в президенты будут пытаться расколоть страну на север-юг и регионы. В этом плане Манас – это символ для страны». 3 Член общественного объединения считает, что «мы [киргизы] не помним традиций и обычаев… Мы находимся в политическом и культурном тупике. Поэтому надо переименовать столицу в Манас. С переименованием изменится психология людей». 4

С точки зрения антропологии в приведенных цитатах современных политических акторов Киргизстана наиболее интересно дихотомическое мышления: если не бишкек, то Манас.  И наоборот: если Манас, то не бишкек.  Эпический герой Манас – это воин, разящий меч, уничтожающий вешних и внутренних врагов киргизского народа.  Его стихия – охота, состязания, война и пир; мирный труд, ежедневная работа не могут удовлетворить его страстный дух.  Характерен в этом отношении тот эпизод эпоса, в котором юный Манас пытается доказать отцу, что он тоже может работать пастухом; получается это у него, конечно, хорошо, но не очень долго: угощение следует за угощением, поголовье резко сокращается, хозяин стада умоляет отца Манаса забрать воспитанника, пока тот окончательно его не разорил.  В этом отношении грандиозный эпос киргизского народа «Манас» мудрее своего героя: подробно говорит эпос о мирной жизни бережливого хана Джакыпа, отца Манаса, со вниманием повествует эпос о поступках и чувствах матери героя, столь большое место уделяет эпос жене Манаса – Каныкей.

Эпос «Манас» очень внимателен к равновесию сил в культурном сознании народа, эпос не выбирает между домашним, мироустроительным началом («бишкек»), с одной стороны, и воинским – нападение и защита – началом, с другой.  Манас и вправду объединяет народ, но – лишь для войны, а не для мира.  Для эпоса не существует деструктивной дилеммы, именно поэтому «Манас» – национально-исторический эпос.  Именно поэтому так безутешно рыдает Каныкей, когда узнает, что муж её, великий Манас, захватил власть, воссел на трон: она знает, что сбывается предсказание о неминуемой его гибели.

На данный момент политическая культура некоторых слоев киргизского этноса задействует лишь второй из смысловых комплексов национального эпоса, пренебрегая первым.  Предполагается, что именно таким образом можно восстановить якобы утраченное национальное достоинство, единство народа.

Выражается это в политико-культурных акциях по сносу статуи Свободы (уничтожение женского начала) и установление на месте уничтоженной статуи памятника Манасу – одинокому воину.  Это проявляется и в попытках переименовать столицу Киргизии.

Так при проекции мифопоэтического культурного сознания на современную политическую ситуацию происходит значительное опрощение 5 его содержания: культурно-историческое сознание и, соответственно, поведение политических акторов становится фрагментированным, бессвязным и, поэтому, легко управляемым.  Общественная память о культурной истории этноса становится прерывистой, а пустоты, в зависимости от интересов разных политических сил, перекрываются временными, на злобу дня, конструкциями, что лишь усиливает хаотичное, дезориентированное  политическое поведение.

Другая опасная тенденция таится в том, что использование древних символов культурно-этнической самоидентификации в современной политической борьбе означает профанацию этих архетипов, – их ценность уменьшается, они девальвируются до уровня тех целей, которые преследуют сегодняшние персонажи политической жизни Киргизии.

М. Озмитель

____________________________