Александр КНЯЗЕВ. Геополитика Турции и мозаика американского проекта «Большого Ближнего Востока»
* * *
Наряду с проблемой Белуджистан, а также «кашмирским вопросом», фактором
неустойчивости Пакистана, неразрывно связанным с афганской ситуацией,
является Пуштунистан. В афганской политической элите всегда было
распространено несогласие с линией прохождения границы (Durand Line),
принятой под давлением Британской империи, которая оставила многие
пуштунские племена вне пределов Афганистана. Однако после ухода англичан
для элиты восточных пуштунских племен пакистанской Северо-Западной
Пограничной Провинции (СЗПП) нахождение в составе Пакистана оказалось
привлекательнее, нежели присоединение к Афганистану. Пуштунская элита СЗПП
больше тяготела к развитым городским центрам в Пенджабе и Синде,
независимый Афганистан не смог предложить восточным пуштунам ничего
такого, ради чего стоило бы пытаться изменить привычную систему
взаимоотношений в границах бывшей Британской Индии. Восточные пуштуны
оказались активно вовлечены в политические процессы в ходе раздела
Британской Индии и уверенно вошли в состав общепакистанской элиты.
Тем не менее, проект «Независимого Пуштунистана» существует, нетрудно
найти в Кабуле или Кандагаре политиков, которые способны при наличии
ресурсов организовать достаточно мощное движение за объединение пуштунов и
выбросить флан так называемого «Афганского Туркестана» (север
Афганистана).
Все основные современные тенденции развития ситуации в Афганистане влекут
нарастание угроз. Это – сопротивление иностранному военному присутствию,
тенденция к сокращению военного присутствия ISAF и Operation Enduring
Freedom, слабость афганских национальных сил безопасности. Очевидна
невозможность установления регионально-этноплеменного баланса в афганской
политической элите, а значит и урегулирования в кратко- и среднесрочной
перспективе. К этому необходимо добавить «реинкарнацию» Исламского
движения Узбекистана (ИДУ), его активизацию в северных и северо-восточных
провинциях (Тахар, Кундуз, Бадахшан, частично — Баглан, Саманган, Батгиз,
Фариаб), а также наметившуюся тенденцию к росту активности ИДУ в странах
Центральной Азии.
Вторая половина 2010 года обнаружила немало признаков вероятного
возобновления военно-политического конфликта в Таджикистане. В
марте-апреле 2010 года произошли волнения в Горно-Бадахшанской автономной
области, реакцией на что стала агрессивная политика правительства в
отношении остающихся в живых и на свободе представителей бывшей
Объединенной таджикской оппозиции и мусульманского духовенства. Затем,
во второй половине 2010 года, имели место: побег группы осужденных
террористов, участников религиозно-экстремистских организаций из СИЗО ГКНБ
РТ; массовые беспорядки в Нуреке; взрыв у здания РУБОП в Худжанде —
впервые в регионе с использованием террориста-смертника; взрыв в
развлекательном центре «Дусти» в Душанбе; нападение на войсковую часть в
пригороде Душанбе; боевые столкновения в Файзабадском районе; нападение на
военную колонну в Раштской долине.
Ситуация в Киргизии – уже рецидивная. Среди её основных характеристик —
полиморфность неконсолидированных политических субъектов, племенные и
региональные внутриэтнические (киргизские) противоречия. Чрезвычайно
опасна чреватая конфликтами полиэтничность, обусловленная, в первую
очередь, высочайшим уровнем современного киргизского агрессивного
национализма, кульминацией которого стали известные июньские (2010)
события в Ошской и Джалалабадской областях. Межэтнический
киргизско-узбекский июньский конфликт повлек за собой и определенные
реваншистские настроения в узбекской общине юга, а также рост
антикиргизских настроений в приграничных областях Узбекистана. Если
принять во внимание мощный потенциал религиозно-экстремистских сетевых
структур — «Хизб ут-Тахрир», ИДУ, а также синтез этнического и
религиозного начал в узбекской общине юга, ситуация выглядит почти
угрожающе. (9)