Ксения Некрасова. Мои стихи

Воскресенье, 31 Июль 2011, 18:25 | Рубрика: Библиотека
Ярлыки: , , ,

* * *
Стоит на печи горшок.
Пчелиный тает воск в горшке
для смазывания воском ран
на грушевых стволах,
и яблонях,
и вишнях.
А у печи сидит солдат…
Еще пыль не сошла с сапог,
еще пот не обсох с дорог,
и шинель от спины до полы
пахнет порохом от войны,
и глядит из его зрачков
боль разбомбленных городов.
Лежит лучина на столе,
пучки кудельки —
на ведре.
Он на лучину вьет пучки,
приготовляя помазки.
Он мог бы молотами бить,
железо сверлами сверлить,
но две ноги,
одна рука —
и опечалена судьба.
И отворачивает взгляд
от бабьей утвари солдат.
 
Солдат встает и,
дверь раскрыв,
садится на порог.
Лежат колхозные поля
в прозрачности пространств
весенних —
и величавы и спокойны,
как мысль огромного народа
в очарованье мастерства.
Еще поля не засевали,
еще сады не зацветали,
еще на вспаханной земле,
как струны, борозды лежали,
и ветер пашни задевал,
 
и звук от пашни отлетал.
Солдат в безмолвии сидел,
на родину свою глядел.
Глядел на родину солдат —
и от огромной красоты
солдат душою потеплел.
Трава шуршала у сапог:
«Солдат с войны вернулся жив!»
И ветки вторили берез:
«Пришел здоров!
Пришел здоров!»
Сучок сучку передавал:
«Врага изгнал!
Врага изгнал!»
И шелестел поток вершин:
«Он мир принес!
Он мир принес!»
И, с воском взяв горшок, пошел
залечивать он раны на стволах —
на грушевых стволах
И на вишневых тоже.
 
* * *
Глядите, люди,—
девка пред солдатом
средь бела дня,
насмешек не стыдясь,
стоит в тени розовых акаций
и стриженую голову его
все гладит, гладит
легкою рукою..

ВОКЗАЛ
Мешки, отсвечивая ткацкою основой,
наполненные девичьим приданым,
накопленным на торфоразработках,
лежат, как идолы
у мраморных скамеек,
Чуть приоткрыв оранжевые рты,
на скамьях тихо, рядом,
одетые в стеженые пальтушки,
мордовки юные сидят…
И солдат
в ожидании своего эшелона,
какую-то до слез знакомую мелодию,
прижав баян к груди,
выводит медленно в тиши.
И сидит, как каменная баба
посреди заката на холме,
большелицая, прямоспинная,
с балалайкой в каменной руке
средних лет мордовка на мешке.
И, следя глазами за баяном,
шевелит губами в такт она.
Под рукою тоненькие
струны
вторят вдохновению солдата…
 

ДЖАМБУЛ

 
Ночь над Москвой
прозрачной вышиной
легла на белые столбы
прожекторов…
 
Звенит булыжник под подковой,
наездник древний и суровый
из-за высокого угла
на площадь выезжает шагом,
и у седла висит домбра.
Косясь черничными зрачками
на незнакомые места,
конь, звонко по камням ступая,
несет по площади певца.
Синеют ели у Кремля,
и тень с квадратными зубцами
откинула кремлевская стена
Углами рассекая ночь,
навстречу путнику встает
багряный Мавзолей.
И сходит Джамбул с коня,
и зеленой степью халат
спадает с сутулой спины
и свисает узорной полой
с плеч до каменных плит.
 
Тиха на площади земля,
и звезды на небе молчат,
и только шепотом шуршат шаги..
Старик вздохнул и сел,
ссутулясь, на уступ…
«Ну, вот и я пришел к тебе.
Как я спешил увидеться с тобою!
Но разве смерть опередишь?
Был молод я,
когда седлал коня
и о пути расспрашивал людей.
Но по дороге отняла
судьба и силу плеч,
и черноту бровей.
И вот перед тобой стоит
поэт седой,
как вечные снега…
Еще вчера я вечером
был раб,
был гол и нищ Джамбул,
и старость кралась по пятам.
Но светлый день
передо мной предстал,
и снова сердце и глаза мои
вечерней юности полны,
и в предзакатный нежный час
с высот на землю
приплывает солнце,
я старческой рукой его, пожалуй,
могу еще, как внука, приласкать…»
 
ЗАКОНЧЕН ДЕНЬ РАБОТ
 
Мой умный друг —
железный экскаватор
чуть-чуть устал,
для моря расчищая дно,—
он шею вытянул
к багряному закату
и, челюсти раскрыв, зевнул…
Я паклей вытер кулаки
и зашагал домой
через пески.
И, словно ломоть сочной дыни,
повисла желтая луна
над экскаватором в пустыне.
 
* * *
Это не небо,
а ткань,
привязанная к стволам,
голубая парча
с золотыми пчелами
и россыпью звезд
на древесных сучках…
 
МАЛЬЧИК
Сандал —
это так просто:
посредине кибитки яма,
а над ямою низенький столик,
он покрыт одеялом,
похожим на тюльпанное поле
В яму углей горячих насыпают
под одеялом протянут ноги,
и сидят вокруг теплыни люди,
от работы дневной отдыхая
А на стенах висят тарелки,
ярче неба в тарелках звезды,
и красивей луны пиалы
на уступчивых нишах стоят
И синее морей одеяла,
и желтее пустынь одеяла,
разноцветней лугов одеяла
друг на друге лежат
Но чудесней всего на свете
в глинобитной кибитке киргиза
баранчук —
годовалый мальчик;
он в пухлом халате на вате,
азиатским платком подпоясан.
Перламутровых пуговок ряд
на спине у халата заездите
и ястреба легкие перья
в тюбетейке пучком стоят.
как огонь,
он древнее древних,
он киргизов гордый наследник,
он родитель людей нерожденных,
годовалый сидит у бабая,
и глазищи в косых разрезах
обливают потоком счастья
мир и солнце,
себя и свет.
 
 
* * *
О лес!
Опять я у твоих корней.
Склонясь,
разглядываю травы.
И без раздумья —
все оставив —
яду по тропам
средь весны,
и ощущения мои
повисли надо мной шатрами
зелено-пепельной листвы…
 
* * *
Под вечер солнце соками земными
из рек дымящихся
и радужных озер
досыта напилось,
и, бражности не выдержав земной,
оно шатнулось раз, другой
и село, вытянув лучи,
на край приятнейшей земли.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23

Оставить комментарий