Рустем Джангуджин (Жангожа). Что всходит после того, как посеешь «семена афганского ветра»?
Еще одной, весьма существенной заминкой для привлечения Ахмад Шаха Масуда в качестве союзника к противодействию талибам со стороны официальной Москвы было то, что в возникшей к тому времени ситуации гражданского противостояния в Таджикистане, таджикский анклав Афганистана объективно стал выполнять функции внешней опоры для внутритаджикской радикальной исламской оппозиции.
А, тем временем, в результате нового перераспределения основных сил на сцене театра боевых действий узел внутренних противоречий в межклановой и межрегиональной борьбе в Афганистане еще более запутался. С одной стороны, Ташкенту и Москве был чрезвычайно необходим Дустум, выполняющий роль буфера и контр-баланса и не допускающий выхода талибов к границам СНГ. Только из одних этих соображений ему следовало бы оказывать всемерную помощь. Но, с другой стороны, новоиспеченный ближайший союзник Дустума – Ахмад-шах Масуд, продолжал фактически направлять свои таджикские формирования для прорыва на север, обстреливая при этом российских пограничников, из последних сил удерживающих таджикско-афганскую границу. В сложившейся ситуации никто не мог гарантировать, что помощь (в том числе военной техникой, боеприпасами и продовольствием), передаваемая Москвой, через Ислама Каримова Дустуму, вполне могла оказаться в руках таджикской оппозиции.
При этом было вполне понятно, что ни Москва, ни Ташкент просто не могли себе позволить роскоши бросить на произвол судьбы режим обреченного на сверхпреданность российского назначенца – Президента Таджикистана Имомали Рахмонова – и вывести своих пограничников из зоны таджикско-афганской границы. В сложившейся ситуации было более чем очевидным, что вскрытие границы между Таджикистаном и Афганистаном означало бы в реальности стремительное вторжение в бывшие среднеазиатские республики боевых частей афганско-таджикских вооруженных формирований и утверждение здесь идеологических принципов, хозяйственно-экономического уклада жизни и поведенческих стереотипов, которые можно сегодня наглядно наблюдать в Пакистане или в том же Афганистане.
Кроме того, фактический выход России из зоны противостояния в Таджикистане означал бы развитие событий по сценарию Чечни: обострение конфликта между местными элитами (радикальной и умеренно-либеральной), усиление исламского фундаментализма, массированное внедрение сюда иностранных финансово-промышленных групп, стремящихся сорвать свой куш на стремительно меняющихся конъюнктуре цен и ценностей, перманентно-локальные конфликты с их реальной перспективой перерастания до масштабов обще-региональной войны и пр.
В тот момент, когда отношения с Ахмад Шахом Масудом все еще не приобрели необходимой и гарантированной определенности, России и Узбекистану не оставалось ничего иного, кроме как поставить Абдурашида Дустума перед выбором: либо он прекращает помогать афганским таджикам, либо останется без поддержки с севера. Ситуация «зависла» на стадии вязких, затяжных дипломатических игр с полным набором традиционного восточного лукавства и с восточной же неторопливостью.
С другой стороны, в ожидании своей участи в качестве самостоятельного субъекта политических ристалищ и, не в последнюю очередь, опасаясь остаться без материальной подпитки со стороны Ахмад Шаха Масуда таджикская оппозиция, лихорадочно продолжала искать способы наращивания своего влияния уже непосредственно на территории Таджикистана. Именно этим можно объяснить эскалацию напряженности в зоне таджикско-афганской границы, отдающейся в глубине таджикской территории. К примеру, резонансные, явно рассчитанные на привлечение к себе широкого внимания акции, связанные с захватом заложников братьями Сабировыми (один из которых, кстати, входил в ближайшее окружение Ахмад Шаха Масуда).
Как представляется, основной целью подобных акций являлась демонстрация Пакистану, Ирану и другим происламским режимам, талибам, а также их визави Ахмад Шаху Масуду и, наконец, российско-узбекскому альянсу того, что внутренняя таджикская оппозиция достаточно сильна и вполне самостоятельна в своих действиях. И все это исключительно для того, чтобы эти режимы воспринимали ее в качестве реальной политической силы, а не как разрозненную, малочисленную и слабосильную группу недовольных и обиженных монопольным правлением пророссийского режима И. Рахмонова.
В случае успеха цепочки проведенных акций сценаристы и лидеры внутренней таджикской оппозиции вполне резонно рассчитывали найти себе щедрого грантодателя-заказчика на военно-политическом базаре исламских стран, который бы доверился им и рискнул вложить в них солидные политические и материальные инвестиции
Поиск решения ответов на поставленные ситуацией в центрально-азиатском регионе вопросы требует выведение проблемы на иной, более репрезентативный, таксономический уровень. Именно это обстоятельство побуждает нас к смене ракурса и горизонтов видения процессов, синхронно и диахронно протекающих во всем регионе.
Если рассматривать их под углом зрения, включающего более широкое видение всего центрально-азиатского региона как единого геополитического пространства, поделенного межгосударственными границами, то ситуация здесь видится предсказуемо конфликтогенной. Совершено очевидным представляется здесь то, что во всем перманентно происходящем, нескончаемом, многоуровневом, многовекторном и практически не решаемом «среднеазиатском калабалыке» главным болевым пунктом является очевидное несовпадение государственных границ с реальной мозаикой этнических образований, проведенных некогда советским руководством. Причем настолько очевидное, что другого объяснения намеренно заложенной Кремлем «мине замедленного действия» между этими государствами попросту не существует. Общеизвестно, что границы эти не совпадают с реальным расселением этносов. Таджики, туркмены, узбеки, казахи, киргизы, каракалпаки традиционно живут на территориях, которые произвольно поделены на административные участки, округа, области и республики, в реальности не в совпадающие с административными и межгосударственными границами, установленными для них коммунистический режимом. Если в этому добавить активно проводимые советскими репрессивными органами акции массовой депортации в среднеазиатские республики и в Казахстан сотен тысяч западных украинцев, бессарабских молдаван и цыган, прибалтийских эстонцев, литовцев и латышей, дальневосточных корейцев, северокавказских чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев и калмыков, грузинских турок-месхетинцев, крымских татар, греков и армян, поволжских немцев, прочих представителей классово чуждых большевикам социальных прослоек – кулаков, середняков, мелких предпринимателей и просто недовольных большевистским режимом «отдельных, несознательных граждан», да учесть в качестве исторической данности автохтонных представителей малочисленных народов Средней Азии – бухарских евреев, цыган, китайских дунган, уйгур, курдов и ассирийцев, присовокупив к этому «ноеву ковчегу» потомков переселенцев из Восточной Украины и Центрального Нечерноземья России, еще ранее их подпавших под «столыпинские реформы», то одно только это создаст непреодолимое желание считать авторов проекта «интернационализации Советского Востока-Вавилона» выше самого Создателя.
Однако и это – всего лишь часть возникшего здесь «рукотворного этно-биологического айсбега». Для полноты картины сюда следует приплюсовать многочисленные десанты пролетарских культуртрегеров, которые спешно создавали в регионе оркестры дутаристов, домбристов, комузистов и обучавших местных акынов виртуозно исполнять моцартовский «Турецкий марш» и «Танец с саблями Хачатуряна», ансамблей песни и пляски, воспевавших советскую власть и ее гениальных вождей, историков и философов, исследовавших генезис «демократических традиций и классовой борьбы простых людей с феодально-байской и ханской верхушкой», воспроизводивших причинно-следственные закономерности восхождения местных литератур «от мифа к социалистическому роману», трапперов-первоцелинников, перепахавших казахские и алтайские степи, а заодно изрывших каналами пески Каракумов, Кызылкумов и Муюмкумов, геологов с горняками, дорожников с мелиораторами. Так что этническая карта центрально-азиатского региона приобрела законченный образ среднеазиатского бытового ковра – корпеше, техника производства которого представляет сшитые лоскутки-аппликации из разноцветных и разноструктурных тканей. Однако, в отличие от корпеше, вся эта разнородная масса людей подчинялась не законам художественно-эстетической композиции, а исключительно постулатам ленинской интернациональной политики и последним директивам съездов и пленумов ЦК КПСС.